Письма

r

Впервые с момента событий, произошедших в летних домиках Университетского Городка, Рашид оказался предоставленным самому себе. Никто не приходил к нему, не говорил с ним, не задавал вопросов. Недельная изоляция, призванная дать обвиняемому возможность обдумать дальнейшие действия, к концу объявленного срока казалась ему изощренным способом свести человека с ума. Служители закона забрали его одежду, документы и личные вещи, предоставив взамен лишь тесную камеру, письменные принадлежности и книги, содержащие премудрости хашорского законодательства.

Первые два дня Рашид с энтузиазмом занялся разработкой своей защиты. Вооружившись листком бумаги и карандашом, он вычерчивал сложные схемы, в которых люди и события, обозначенные цифрами и символами, переплетались причудливым рисунком корреляционных графов*. Расставив все фигуры по местам, Акари облек понятный только ему поток мыслей в слова, фразы и предложения. 

Третий день он посвятил составлению обвинительного иска.

А потом занятия резко закончились. Рашид с возрастающей тревогой отметил, что света в его камеру пробивается совсем ничего, потолок весьма низок, а от стен неприятно пахнет бетоном. 
"А что, если у меня не получится? Что, если здесь мне придется провести несколько лет?" — хоть он и запрещал себе думать о подобном, гаденькая мыслишка нет-нет да и проскакивала наружу.

Еще одно неприятное направление мыслей было связано с Арни. Злость и обида, охватившие его поначалу, не то чтобы исчезли, но, отбушевав, позволили взглянуть на ситуацию немного с другой стороны. Рашид предположил, что Герман вполне мог приложить руку к предательству брата. Впрочем, это не отменяло факта того, что Арнольд настойчиво и непреклонно толкал его к убийству, толкал, касаясь тех особо чувствительных струн, знать о которых дозволено только самым близким людям. Мысли об Арни, перемежающиеся воспоминаниями о детстве, были неприятными и мучительными и отдавались в затылке тупой головной болью.

Думал он и о женщине, которая осталась за океаном. Странная уверенность в том, что потерять Дейдре он просто не может, возникла из ниоткуда и прочно завладела его разумом. Он отчетливо понимал, что, строго говоря, Сиглави далеко не самая красивая женщина из тех, что делили с ним постель. Она совершенно не умела подавать себя в выгодном свете, едва ли ей было присуще врожденное чувство стиля, да и любовницей она оказалась средненькой.

Однако что-то в ней сильно затронуло Рашида. Совокупность привычек и жестов, подвижное живое лицо, слегка нервные движения рук, глубокий, пронзительный взгляд, смуглая кожа необычного оттенка — ее черты он мог припомнить в мельчайших деталях. Даже ее принципиальность, граничащая с зашоренностью, как ни странно, вызывала глубокое уважение Рашида.
Были в Дейдре какие-то недосказанность, неуверенность и слабость, которые подкупали и давали место мужчине рядом с ней, достаточно настойчивому и терпеливому, чтобы смахивать, разбивать эти "не-", постепенно воспитывая и взращивая рядом с собой идеальную спутницу.

Рашиду навязчиво хотелось, чтобы Дейдре оказалась рядом с ним, хотелось прикоснуться к ней, заняться с ней любовью, пожаловаться на злую судьбу и попросить ее рассказать что-нибудь, чтобы просто вслушиваться в ее голос, следить за тем, как двигаются губы, как она хмурится, забывшись, или просто помолчать, сидя тесно прижавшись друг к другу.

Умом Рашид понимал, что Дейдре глубоко обижена его ложью и, возможно, никогда не захочет простить его, но абсурдная уверенность в благополучном исходе и скором возобновлении их отношений толкала его на безотлагательные действия, которые вылились в многочисленные, бессистемные письма, перемежающие в себе мысли, воспоминания или просто потоки сознания их автора.

***

Моя сиглави.
Сегодня мне вспомнилось путешествие двухлетней давности.
Тогда я целых два месяца провел в Таиланде, кочуя по побережью.
Яркая суета Бангкока и Паттаи оставила меня абсолютно равнодушным, и я скитался по барам и пляжам, не испытывая особой радости от пребывания в общепризнанном раю.
Но как-то, по воле случая, я оказался в Серверном Таиланде, там открыв для себя Дои Интханон**. 

Я был абсолютно покорен этим местом. Представь себе поднимающийся из-за гор туман, густой, как облако, и время от времени возникающие в просветах холмы. Когда в первый раз я отправился наверх, сморщенный мео**, сдававший мне хижину, посоветовал взять с собой дождевик. Я не послушал его. Напрасно. Влажность там чудовищная. А какие он делал серебряные украшения, — этот старик! Уверен, тебе бы понравилось, сиглави. Мне так хочется показать тебе Дои Интханон, с его туманами, дикорастущими орхидеями и рододендронами и вечногалдящими птицами...

***

Моя сиглави!
Интересно, любишь ли ты поэзию?
Если бы ты задала мне этот вопрос, я бы ответил "нет". Мне сложно угодить. Бодлер, Гумилев, да еще нищий буддист Басё, тот самый, что сажал банановое дерево у каждого своего нового пристанища, — вот и все мои любимые поэты.
Сборник хокку Басё сейчас лежит рядом со мной.
Удивительное дело, во многих сточках я нахожу отражение своих мыслей:

Красное красное солнце
В пустынной дали... Но леденит
Безжалостный ветер осенний.

Какая грусть!
В маленькой клетке подвешен
Пленный сверчок.

А вот это точно про тебя, сиглави:

О нет, готовых
Я для тебя сравнений не найду,
Трехдневный месяц!

Безмятежность!
До глубины души пронзает скалы
Голосок цикады.

Но особой грустью наполняет меня это трехстишье:

Что глупей темноты!
Хотел светлячка поймать я —
и напоролся на шип.

***

Моя сиглави.
Ты веришь в судьбу?
Думаешь, наша встреча произошла случайно?
Нет! Уверен, она была нужна для чего-то.
И мне хочется думать, что это "что-то" ждет нас в будущем, а не осталось в прошлом.
Как думаешь, Дейдре?
Но в любом случае, ты можешь записать в свой личный счет благих дел три человеческих жизни…

***

Моя сиглави!
Ты не представляешь, какая это мука для меня — знать, что твоя работа — это постоянный риск. Недавно мне приснился страшный сон. Будто бы ты стоишь на коленях с поднятыми вверх руками, а кто-то подносит ствол к твоему затылку. Теперь этот сон стал моим навязчивым кошмаром.
Напиши мне, сиглави, напиши хотя бы полстрочки…

***

Сиглави!
Ты как-то сказала, что увидела в себе желанную женщину только через меня. Мне бы не хотелось, чтобы ты укрепилась в этой мысли.
Помнишь нашу первую встречу? Ты тогда вошла в офис Джессики? Клянусь, я сразу увидел в тебе притягательную женщину, в которой дремала природная страсть. Я лишь раздул угли ее пламени.
Мне безумно нравится твоя кожа — темная, с оливковым отливом. Я вспоминаю шелк твоих волос на своих плечах.
Думаешь ли ты об этом, сиглави, лежа в своей постели?
Да или нет?

***

Написанные от руки и помещенные в строгие белые конверты письма Рашида переходили в руки молчаливого охранника, который в лени своей никак не мог донести их до почтового ящика.

Так продолжалось несколько дней, пока он не столкнулся с доброжелательной и исполнительной Кабой, секретаршей Касима. Девушка охотно вызвалась помочь приятелю, и восемь конвертов перекочевали в маленькую дамскую сумочку с короткой ручкой, которая считалась в Хашоре последним писком моды и нашла себе пристанище далеко не на одном женском плечике.

***

Неделя изоляции закончилась. Рашиду было сообщено, что имя его следователя — Наяма Джаме.

***

* Корреляционный граф — способ графического представления информации о взаимосвязях между отдельными параметрами.
**Дои Интханон — природный национальный парк в Северном Тайланде в провинции Чиангмай, расположен вокруг высочайшей вершины Таиланда.
*** Мео — одна из народностей, проживающих у подножия Дои Интханон. Славятся своими песнями и танцами, ювелирным искусством и вышивками.

---

Музыкальный фрагмент: Пикник, "Не говори мне «нет»".

Комментарии:

Страницы: 1

 

• Главная
• Новости
• Галерея
• Каталог момоко
• Коллекция
• Статьи
• Творчество
• Ссылки
• Гостевая

Копирование данных возможно только с разрешения автора.